Российская идентичность и тенденции формирования ТМО

В отличие от Соединенных Штатов Америки, Великобритании или Китая, Россия еще не произвела на свет свою собственную «большую идею» в международных исследованиях, каковыми для указанных стран являются теории «демократического мира», «международного общества» и «великой гармонии».

Российская наука пока еще похожа на полигон для испытаний противостоящих концептов, поэтому приходится свидетельствовать о продолжении уже надоевшего соперничества евразийцев и западников, демократов и державников, этнонационалистов и защитников гражданской идентичности.

Российское академическое и экспертное сообщество отказалось от советского марксизма, его монополия закончилась.

Наблюдается плюрализация международно-политических исследований: возросло многообразие взглядов, исчез единый подход к накоплению и развитию знания, началось открытое соперничество между вестернизацией и изоляционизмом.

При этом вестернизация отражает зависимость российской науки от господствующих на Западе теоретических концепций, а изоляционизм — их неприятие (что отчасти представляет собой реакцию на присущий американской международно-политической науке неумеренный позитивизм).

Первая из указанных тенденций помогает быть в курсе событий, происходящих на Западе, но одновременно ведет к недооценке отечественных традиций знания.

Вторая — отстаивает преимущества российских традиций, но нередко игнорирует необходимость диалога с другими культурами. Обе тенденции достаточно распространены и оказывают влияние на исследования.

Идеологическая и теоретическая разобщенность отечественной науки отчасти связана, как представляется, с незавершенностью формирования российской национальной идентичности.

Причины ее медленного становления могут быть поняты в свете концепта наследия, или стигмы (stigma), И. Гоффмана, в аналитической схеме которого ключевым является тезис о «кризисе социального признания».

Если приложить логику этого ученого к российскому сюжету, То в значительной степени нынешнему состоянию российской идентичности способствовал тот факт, что в течение почти всего XX столетия страна была лишена «полноценного социального признания» со стороны «значимого другого» (термин Гоффмана), т.е. Запада.

Последний до сих пор не готов воспринять! Россию как «свою», а современное российское общество, похоже, все еще оспаривает идею своей принадлежности к Западу. Вот отчего, вероятно, немалая часть дискуссий в российской науке вызывает ассоциации с борениями в поисках «большой идеи».

Некоторые данные убедительно указывают, что население страны хорошо осознает культурные отличия российского общества от Запада.

Истоки нынешней ситуации могут быть прослежены в событиях, имевших место задолго до Октябрьской революции 1917 г.

Традиционно роль «значимого другого» для России играли страны Европы, по крайней мере со времен Петра Великого, выступавшие «референтной группой» в тех спорах, которые велись в России по вопросам ее идентичности.

Именно на фоне европейских тенденций к секуляризации религии Петр I ввел новую идеологию государственного патриотизма.

В дальнейшем эгалитаристские идеи Французской революции раскололи Европу на «прогрессивный» и «консервативный» («антиреволюционный») лагери, и Россия оказалась перед необходимостью выбора между ними.

Некоторые правители России (наиболее заметным среди которых был Александр И) переосмысливали идентичность страны в соответствии с европейскими идеями Просвещения, конституционализма и капитализма. Другие стремились отстоять консервативные основы государственности (Николай I).

В ответ на кризис европейской идентичности некоторые российские интеллектуалы начали защищать разрыв как со старой, националистической, так и с новой, либеральной Европой уже в 1840-1850 гг.

А. И. Герцен, например, будучи разочарованным европейской консервативной реакцией, считал, что Россия должна идти собственным, неевропейским путем, не отказываясь, однако, от «заимствований» экономических и социальных достижений Европы.

Большевики, восприняв эту логику, довели ее до крайности и стали отстаивать существенно иную — социалистическую — идентичность. Технологически, однако, большевики остались в зависимости от Европы и заимствовали западные технологии, с тем чтобы попытаться догнать Запад в экономическом развитии.

Большевистская революция 1917 г. отразила борьбу этих «двух Европ». Распространение экстремистских версий марксистских идей в России и возможность ее разрыва с Европой стали результатом наложения кризиса идентичности самой расколовшейся в Первой мировой войне Европы и неспособности российского руководства справиться с резким обострением социальных и политических противоречий в своей стране.

В этот момент большевики, захватив власть, сделали свой ключевой выбор, объявив Россию Советским Союзом.